Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, пойдемте... пойдемте к бойцам. Поздравим их, — заторопил генерал, на ходу натянув полушубок.
Логвиненко спрыгнул со ступеней крыльца и, не добежав до бойцов, устало расположившихся прямо на снегу, скомандовал:
— Полк, смирно, равнение на средину!
Спускаясь по склону, Панфилов видел сквозь легкий снежок, как споро и ладно выстраивался полк, как усердно поправляли бойцы шапки, ремни, подсумки. «Гвардия», — радостно подумал он и наглухо, по форме, застегнул полушубок.
Твердым, размеренным шагом подошел он к строю, громко произнес:
— Здравствуйте, товарищи гвардейцы!
Единой грудью ответили ему бойцы:
— Здравия желаем, товарищ гвардии генерал-майор!
Панфилов продолжал:
— Разрешите выразить уверенность в том, что мы умножим славу советских гвардейских знамен.
— Товарищ генерал, — взволнованно обратился к Панфилову комиссар, — мы вам клянемся не посрамить звание советской гвардии. Так ведь, товарищи? — обратился он к бойцам.
И, как ветер, над строем пронеслось одно только слово:
— Клянемся!
Так, под этот возглас, Логвиненко и увел полк на новый рубеж, а генерал долго еще стоял и смотрел вслед бойцам, пока легкая снежная пелена не скрыла последних рядов.
Панфилов отлично понимал, какую силу и уверенность вливала в сердце бойцов эта необыкновенная радость — присвоение гвардейского звания. Если бы позволяла обстановка, он сам обошел бы все подразделения, поздравил бы каждого воина лично. Но нельзя этого сделать.
Генерал заспешил к штабу под грохот усиливавшейся канонады немецкой артиллерии. Навстречу ему, когда он входил в село, вырвался на скором шагу взвод дивизионной разведки. Темная гряда снежных туч промчалась. Предвечернее солнце щедро осветило и танк, стоящий у штаба, и крыши домов, и разведчиков. Разведчики, генерал знал, возвращались с трудного задания. Потому-то они мокры, усталы, с обветренными, почерневшими лицами. Нет, им-то он должен лично прочесть приказ о присвоении дивизии гвардейского звания.
При виде Панфилова командир взвода подал команду, и разведчики замерли. А генерал, не принимая рапорта, поздоровался с бойцами по-особенному тепло и приветливо.
Он вплотную приблизился к разведчикам, и те плотным кольцом окружили его. Генерал закинул обе руки за спину, радостно улыбнулся.
— Мы — гвардейцы! — произнес он просто, с гордостью в голосе.
Почти одновременно трехкратный разрыв немецких снарядов сотряс воздух, густые осколки певуче пронеслись над головами.
— Выясните, откуда стреляют, — резко обернулся Панфилов к адъютанту и, расстегивая планшетку, приказал разведчикам отойти за стену соседнего дома. Здесь он, вынув приказ, начал читать неторопливо, выделяя каждое слово, то и дело вскидывая сияющие глаза на притихших в глубоком внимании бойцов.
Новый снаряд ударил в угол дома, где разместился разведотдел штаба, и оттуда выбежали бойцы, командиры, среди которых генерал узнал Женю Иванову. Она замешкалась и почему-то не спрыгнула в окоп, который ломаной линией охватил дом.
— А ну в окоп! — непривычно гневно прикрикнул на Иванову генерал и обернулся к штабу, откуда бежал адъютант.
— Вам надо уйти, товарищ генерал, — выступая вперед и как бы защищая Панфилова от невидимого удара, посоветовал Серебряков.
— Пробросит, — успокоенно отозвался генерал, улавливая ухом свист нового снаряда и склоняясь к подбежавшему адъютанту, который что-то ему доложил полушепотом. Панфилов нахмурил широкие брови, распрямился.
— Фашистам не терпится испытать силу гвардейцев. Что ж, удовлетворим их нетерпение. По местам, товарищи! — Он попрощался с разведчиками и спокойным шагом направился к штабу. Разведчики видели, как он что-то сказал столпившимся у крыльца штабным командирам и многие из них торопливо побежали, видимо, выполнять какие-то приказания.
Снаряды и мины все чаще и чаще рвались в селе, и Панфилов, обернувшись в сторону фронта, придерживая левой рукой бинокль, правой на что-то указывал...
Таким запечатлелся генерал в памяти и Жени Ивановой, и всех, кто тут был, потому что в эту минуту совсем близкий разрыв взметнул землю и скрыл Панфилова. Жене даже показалось, что она увидела, как генерал медленно падал, прижав левую руку к груди. Она вскрикнула и, не обращая внимания на обстрел, побежала к штабу. Когда Женя подбежала, десятки рук уже подхватили Панфилова и внесли в комнату. Санинструктор-девушка припала к груди генерала, обнаженной ее ловкими, смелыми пальцами, и на мгновение все увидели глубокую рану. Но тут же бледно-розовая марля покрыла ее.
Женя оторвала глаза от груди генерала и взглянула на его лицо. Кто-то оттолкнул ее, оттеснил, но она успела увидеть и молчаливую боль, и еще ясный взгляд, и даже улыбку на губах генерала.
С криком Женя выбежала на улицу и, испугавшись своего крика, судорожно зажала ладонью рот. Тут она остановилась, потому что чья-то крепкая рука схватила ее плечо. Женя непонимающе посмотрела на пожилого разведчика, отвела его руку и так, окаменев, они оба стояли, и вновь поваливший колючий снег больно сек их по лицам.
Молча они проводили генерала, когда его вынесли в накинутом на плечи знакомом полушубке и бережно усадили рядом с шофером на сиденье в машине.
— Не видать нам больше такого генерала, — вздохнул разведчик.
— Вернется. Он выживет, — успокаивала и себя, и разведчиков Иванова.
— У меня и мысли в голове нет, что наш генерал не вернется. Да, видать, нескоро это будет.
Женя не успела ответить затосковавшему бойцу. Рядом с ними появился Серебряков. Полковника разведчики знали и любили, пожалуй, не меньше, чем самого генерала. Всегда розовое его лицо, в глубоких морщинах, теперь потемнело.
— Вы что, товарищи? — негромко спросил он и, чувствуя их состояние, продолжал: — Пока генерала не будет с нами. Ранен он... тяжко ранен. Но воля его — с нами. Пусть наша боль станет еще более железной волей, стойкостью, ненавистью к врагу, пусть эта боль станет той силой, которая опрокинет фашистов, уничтожит их. Пусть весь народ узнает панфиловцев.
4
Черные с усеченными крыльями бомбардировщики падали почти до земли, словно не желая расставаться с бомбами. Р-р-а-аз! Эти ревущие, воющие и стонущие машины вырывались из пике, набирали высоту, снова падали и снова — раз... раз... раз... Огромной силы разрывы бомб, будто подбрасывали их вверх. Сквозь этот вой и грохот с трудом пробивались звуки разрывов бризантных снарядов, а пулеметов не слышно совсем...
Последний приказ Гитлера гнал фашистов на Москву, где «ждали их зимние квартиры», где они «обретут сытость, покой, тепло и славу». И они лезли, падали, бежали...
Береговой будто слышал крики своих стрелков, которые вон там, за оврагом, отбивались от врага ручными гранатами, почти в упор били фашистов из пулеметов, винтовок.
— Артиллеристы, огня... давай огня...
Но проклятие всем катушкам, телефонным аппаратам! В немой ярости Береговой метался между телефоном и стереотрубой. Разогнаны были на линию все связисты, а огневая молчала, молчала, будто провалилась в тартарары. Ни основная, ни запасная, ни обводная линия телефонной связи не действовали. На всех по какому-то черному наваждению — порывы.
Сыпалась черепица, едкая пыль забивала гортань, глаза.
— Нуркенов, — крикнул Береговой. — передай трубку Шингареву. Беги по линии. Живой или мертвый — устрани порыв.
— Есть! — и связист исчез. Вскоре Шингарев радостно вскрикнул:
— Связь действует.
— Огонь... беглый огонь... — тихо, спокойно, словно самому себе, проговорил Береговой и глубоко вздохнул. Артиллеристы знают, что значит порыв на линии связи, когда ты сидишь на наблюдательном пункте беспомощный, бессильный помочь товарищам отбить звериный натиск врага.
— Прицел больше... Да не мешайте, — раздраженно сбросил Береговой с плеча чью-то руку, не отрывая глаз от стереотрубы.
— Товарищ командир, танки... танки, — услышал он над самым ухом голос Нуркенова, успевшего благополучно вернуться на НП.
— Где, какие танки?
— Три танка. Фашистские. Два — на окраине села, один — недалеко от нас.
Береговой перебежал к противоположной стороне чердака. В провале крыши увидел: медленно, почти бесшумно, полз посреди улицы огромный, камуфлированный не по-зимнему танк. Люк откинут, и два фашиста, высунувшись по грудь, высились над башней и, словно от нечего делать, постреливали из автоматов по окнам домов. Жалобным позваниванием отзывались битые стекла, но и дома, и улицы были уже мертвы. Из соседнего села, которое маячило высокими крышами из-за кустов, выползали еще пять танков...
Только вчера Береговой славно парился в бане в том, тыловом селе... Почти рядом с ним другое, большое село Гусенево, и в нем штаб дивизии. И вдруг — оттуда немецкие танки. Мысли бежали, перебивали друг друга, но спокойствие и какая-то каменная решимость овладели командиром дивизиона... Предупредить огневые, изготовиться к бою с танками. Всем — в слуховое окно, оврагом мимо села, а там — перемахнуть через дорогу — и в лес, к орудиям.
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Борис Пильняк - Советская классическая проза
- Матросы - Аркадий Первенцев - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Так было… - Юрий Корольков - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев - Советская классическая проза
- Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам - Лев Кассиль - Советская классическая проза
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Александр Серафимович - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 2 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза